Балакшина Ю. В.
кандидат филологических наук,
сотрудник издательства «Отчий дом»,

 г. Москва

Святой Праведный отец Иоанн Кронштадтский и
история одного малоизвестного перевода Библии на русский язык
(по материалам дневников)

В процессе работы над комментариями к III тому Дневников Святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, увидевшего свет в 2005 г. в московском издательстве «Отчий дом», мне пришлось столкнуться с весьма любопытным фактом: приблизительно между 30 октября и 23 ноября 1860 года отец Иоанн сделал в своем дневнике весьма обширную запись о некоем Вадиме и его переводе Библии на русский язык.
Напомню, что вопрос о переводе книг Священного Писания на русский язык, впервые поднятый Российским Библейским обществом в 20-х гг. XIX века, в царствование Николая I не ставился. И только в 1856 г., когда архиереи собрались в Москве на коронацию Александра II, митрополит Московский Филарет (Дроздов) воспользовался случаем, чтобы убедить их в необходимости вернуться к вопросу о переводе Библии на русский язык. Император передал вопрос на решение Святейшего Синода, и в 1856 г. полный русский перевод Библии был объявлен необходимым и полезным делом. Перевод с оригинального текста поручили четырем Духовным Академиям. Однако в 1860 году, когда отец Иоанн сделал вышеназванную запись в дневнике, перевод «четырех академий» еще не был опубликован. Только в 1861 г. вышли в свет четыре Евангелия, а в следующем году – полный Новый Завет. Ветхий Завет переводился в Петербургской Академии и с 1861 г. печатался отдельными частями в журнале «Христианское чтение»(1). Таким образом, перед нами встали вопросы: кто скрывался под загадочным псевдонимом Вадим и какой перевод Священного Писания на русский язык, на год опередивший Синодальный, имел в виду отец Иоанн в своем дневнике.
Каталог Национальной Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге позволил установить, что под псевдонимом Вадим в середине XIX века публиковал свои труды Вадим Пасек, друг А.И. Герцена по Московскому университету, позднее женившийся на его кузине. И хотя сам Пассек переводами Священного Писания не занимался, ниточка от Герцена потянулась дальше. Оказалось, что под псевдонимом Вадим издал свой перевод Пятикнижия на русский язык Василий Иванович Кельсиев (1835 – 1872), соратник Герцена и Огарева по Вольной русской типографии в Лондоне, революционер и политический деятель. В 1855 г., по окончании коммерческого училища, В.И. Кельсиев во время одной из экспедиций русско-американской кампании остался в Англии и примкнул к кружку русских эмигрантов. В своих мемуарах он писал: «Никто меня не знал, ни во что я  не был замешан, впереди мне предстояла довольно недурная карьера, совершенно подходящая к моей специальности ориенталиста, впереди все было светло и даже завидно. Но я все бросил не только без всякой причины, не только без всякого внешнего толчка, но даже против советов и против желания редакторов «Колокола»»(2).
А.И. Герцен, посвятивший Кельсиеву отдельную главу своей книги «Былое и думы», так объясняет идею поручить своему новому сотруднику перевод Священного Писания: «Возвращаться он не хотел. Во что бы то ни стало надобно было найти ему работу. За это мы и принялись. Мы достали ему корректуру Св. Писания, издаваемого по-русски Лондонским библейским обществом. Затем передали ему кипу бумаг, полученных нами в разное время, по части старообрядцев. За издание их и приведение в порядок Кельсиев принялся со страстью. То, о чем он догадывался и мечтал, то раскрывалось перед ним фактически: грубо наивный социализм в евангельской ризе сквозил ему в  расколе»(3). Вероятно, Герцен и предложил Василию Кельсиеву взять псевдоним «Вадим» по имени своего бывшего друга Вадима Пасека, умершего в 1843 году.
В 1860 г. вышел в пяти выпусках перевод на русский язык пяти книг Пятикнижия, задуманный с очевидно революционными, пропагандистскими целями, что почти напрямую декларировалось в предисловии Кельсиева к первому выпуску (Лондон, апрель 1860 г.). Переводчик стремился освободить текст Писания от всех «смысловых наслоений, связанных с переводом 70-ти толковников и с церковным языком, то есть изъять текст из церковного контекста» и предоставить желающим «возможность свободного исследования» библейского текста.
Остается загадкой, как перевод, выпущенный нелегальной русской типографией в Лондоне в апреле 1860 г., в октябре того же года мог оказаться в руках отца Иоанна (вероятно, объяснение нужно искать в том, что Кронштадт был морским портом, и через него в Россию поступала нелегальная литература). Ясно одно, что перевод Кельсиева произвел глубочайше впечатление на отца Иоанна Кронштадтского. Он переписал в дневник обширный фрагмент авторского предисловия к этому переводу, не удержавшись от попутных комментариев.
Приведем для начала весь цитируемый фрагмент: «<…> Русский язык шел своим путем, церковный - своим. Наша нерелигиозная, атеистическая натура мало имела общего с церковью в своем развитии. Выходя из школы или из семинарии и вступая на общественную деятельность, наши писатели и учителя забывали «Отче наш» и «Верую», и окончательно разрывали с церковью. До Николая связь кое-как держалась. С 14 декабря она лопнула и ее почти не существует. Откуда же было нам иметь библейский язык? Кто читал у нас богословские книги? Кто занимался религиозными вопросами? То, что писалось духовенством – не читалось никем из лучших и из передовых писателей, кроме разве одного Гоголя, но и тот погиб от своей связи с религией. Вследствие этого отчуждения общества от церкви мы не сочли нужным удерживать и полумертвый церковный язык в нашем переводе»(4).
В дневнике отца Иоанна приведенную выше цитату предваряет отдельный абзац, представляющий собой строки из первого антифона 4-го гласа на утрени: «Ненавидящии Сиона (Церковь), посрамитеся от Господа, яко трава бо огнем будете изсохше…». В дневнике отца Иоанна подобные цитаты из Священного Писания или богослужебных текстов могут иметь и самостоятельное значение, но в данном случае вполне правомерно увидеть в словах антифона своего рода эпиграф к предисловию Кельсиева, - эпиграф, который содержит недвусмысленную оценку деятельности, направленной на разрушение Церкви.
Далее отец Иоанн ставит восклицательный и вопросительный знак после слова «наша» в предложении: «Наша нерелигиозная, атеистическая натура мало имела общего с церковью в своем развитии», тем самым выражая свое возмущенное сомнение в праве Кельсиева на столь глобальные и однозначные обобщения касательно «натуры» русского человека.
Затем реакцию отца Иоанна вызывает сентенция о передовых русских писателях, не занимавшихся религиозными вопросами. В скобках он замечает: «? – потому, что они передовые, растленные» и встает на защиту Гоголя: «честь ему». В ответ на заявление Кельсиева, что Гоголь «погиб от своей связи с религией», отец Иоанн пишет: «Религия оживляет, а не погубляет; Спаситель говорит: Аз приидох, да живот имут и лишше имут»(5).
И уже завершив выписку из предисловия Кельсиева, отец Иоанн отзывается о его переводе в целом: «Чего же ожидать нам от такого переводчика, как Вадим? Вадим, который сам себя называет атеистом и во всяком случае показывает крайнее пренебрежение к Церкви и ее представителям? – Дал ли такому неблагонамеренному переводчику Бог средства – духовные, внутренние и внешние, зависящие от обстоятельств – перевести как следует Слово Божие? Думается, что для перевода Слова Божия нужно употребить не Вадима. Кто такой Вадим? – Самозванец. – Бог и не дал ему этих внешних средств. Он сам сознает, что у него под руками не было ни Павского, ни Скорины – переводов с еврейского на русский и даже славянского перевода Библии. И так Вадим при переводе Библии на русский язык болтался, что называется, между небом и землей и сделал перевод самый уродливый, в котором не узнаешь Слова Божия: искажены все имена собственные, слова взяты в переводе – многие площадные. И он положился на английский перевод доктора Бениша, чтеца в Лондонской синагоге. – На Бениша – врага христианства?»(6).
Из приведенной цитаты видно, что сама идея перевода Священного Писания на русский язык не вызывала у отца Иоанна отрицательной реакции: «Думается, что для перевода Слова Божия нужно употребить не Вадима». Более того, чуть ранее в том же дневнике мы читаем горячее размышление отца Иоанна о необходимости такого перевода: «…Надо ли из-за раскольников не делать нужных благотворных преобразований в Церкви? – Надобно делать: иначе посмеются над нами демоны; ужели мы допустим одолеть себя их злобе? – Да не будет. Итак, надобно переводить Библию на русский язык. Сколько миллионов людей лишаются ее богатства из-за того, что она – на непонятном славянском языке»(7). Однако отец Иоанн очень остро чувствовал, насколько серьезным и ответственным является дело такого перевода, так как, по словам журнала «Православное Обозрение», «нет сомнения, что переложения Священных книг на общевразумительный русский язык есть труд великий, как по многосложности потребного для него изучения и приготовления, так и по обширности его влияния на духовную жизнь народа»(8).
Первое условие, которое ставит отец Иоанн, размышляя о возможности перевода Священного Писания на русский язык, – это личность переводчика. «Неблагонамеренный атеист», «самозванец» не должен прикасаться к Слову Божьему, не должен профанировать его. Такому человеку Слово Божие не откроет своей глубины, а Бог не даст сил и средств для завершения дела. На своем личном опыте проповедника и катехизатора отец Иоанн знал, что «в живой речи к людям или чрез писанное слово – на бумагу» изливаются реки «вод живых», Святого Духа, живущего в сердце верующего человека. «А иногда этих живых вод нет в сердце: сухость такая бывает сердечная – слово не идет вон, ни на бумагу, ни из уст» (9). Отец Иоанн пишет о богодухновенных писаниях пророков, апостолов, святых отцов, но в этот же ряд можно поставить и переводчиков Священного Писания, которые также не могут творить без «Духа Святого – Книжника Скорописца».
Второй залог качественности перевода – его верность Церковному Преданию. Отец Иоанн подчеркивает, что под руками у Кельсиева – «Вадима» не было ни Павского, ни Скорины. В предисловии к изданному в Англии переводу, действительно, говорилось: «… Ни Павского, ни Скорины не было у нас под руками. Мы пользовались ими очень мало, почти случайно, и не могли извлечь из них столько пользы, сколько хотели. Заметим, кстати, что перевод Павского очень неудовлетворителен. Он довольно изящен, несравненно изящнее перевода псалмов Филарета и нашего перевода Пятикнижия, но, к сожалению, он сильно искажен вставками из LXX, и во многих местах расходится с еврейским текстом в угоду греческому. Видно по самому переводу, как бился и мучился наш знаменитый гебраист, чтобы примирить православие с подлинником, - и все-таки его перевод запрещен как протестантский?! Перевод Скорины еще менее точен, - он сделан очень свободно. Впрочем, мы не имели возможности хорошо ознакомиться с ним, и потому не можем сказать о нем ничего положительного»(10). «Революционный» перевод Кельсиева игнорировал имевшийся в Церкви опыт перевода Библии на русский язык. Перевод прот. Г.П.Павского был сделан в начале 1830-х гг., но напечатан только в 1862-63 гг.(11) Знаменательно, что отец Иоанн, видимо, знал о литографированных и уничтоженных копиях этого перевода. Перевод Франциска Скорины был издан в Праге в 1519 г. Источником перевода Скорины послужили чешская Библия (1506 г.) и церковно-славянские тексты некоторых книг Ветхого Завета. Скорина имел в виду две цели: дать своим читателям полную («абы не уменьшено было в руском языку») и понятную Библию (он снабдил издание объяснениями непонятных церковно-славянских слов, предисловием, гравюрами)(12).
Однако верность Преданию, с точки зрения отца Иоанна, не могла быть ограничена только знанием «буквы» - трудов переводчиков-предшественников. Важнее – следование «духу» Предания, но этого духа нет, да и не могло быть у чуждого Церкви Кельсиева. Поэтому и «болтается его перевод между небом и землей», поэтому и «не узнаешь в нем Слова Божия». В погоне за «фотографической точностью» Кельсиев стремился сохранять еврейское звучание собственных имен (Хава вместо Ева, Ноах вместо Ной, Иицэхак вместо Исаак, Моше вместо Моисей и проч.), буквально калькировать древнеевреейские языковые обороты. При этом мнимая «понятность» перевода обеспечивалась заменой слов «Господь», «Скиния», «Кивот», «Плащаница», «Ангел» на слова «Господин», «Ящик», «сундук», «простыня», «исполнитель», не только принадлежащие к совершенно иному языковому регистру, но и не адекватные по смыслу.
Один из рецензентов о переводе В.И. Кельсиева писал: «Едва ли не более всего хлопочет переводчик о том, чтобы изменить все собственные имена, известные в ветхозаветной истории: свое торжество он полагает в том, чтобы читатели, знакомые с Библией, не узнают их в его переводе Библии. Он хочет переводить собственные имена по еврейскому чтению, избирая для этой цели произношение испанских евреев <…>. Не знаю, много ли выигрывает свобода исследования от того, что Ной назван Ноахом, Ева – Хавою, Исаак – Иицэхаком, Моисей – Моше и т.д. <…> Не знаю, как примирить с требованиями чистоты языка и изящества, образцом которого хотел быть лондонский перевод, употребление таких слов, которых нельзя встретить в хороших русских книгах, имеющих даже меньшие литературные притязания. В переводе Вадима слишком часто встречаются архаизмы, слова областные, малоизвестные, вульгарные, или даже заимствованные из других языков. Таковы, например: «кормиться от плода дерев» (Быт.3), «тяже вертлюговый» (Быт.32, 32), «он будет куланом между людьми» (Быт.16, 12) и др. <…> У нашего переводчика Аарон расставляет и зажигает лампы (Лев.24), Финеес приходит в шатер, построенный в виде алькова (Чис. 25, 8)»(13).
Знаменательно, что неудача предпринятого Кельсиевым перевода была признана даже самим «заказчиком» - А.И. Герценом: «Перевод с еврейского не удался. Кельсиев попробовал сделать un tour de force и перевести «слово в слово», несмотря на то, что грамматические формы семитических языков вовсе не совпадают со славянскими»(14). Таким образом, слова антифона, процитированные отцом Иоанном, о том, что ненавидящие Сион будут посрамлены от Господа, оправдались (о том же свидетельствует и весьма драматически сложившаяся судьба Кельсиева).(14)
Возможно, А.И. Герцен прав и появление нелегального перевода Библии на русский язык действительно ускорило «печатание Старого Завета на русском языке» в России, но в русской православной церкви были сформулированы совсем иные принципы перевода, нашедшие отражение в духовных размышлениях отца Иоанна. Ссылаясь на журнал «Православное Обозрение», эти принципы можно выразить так: «Без сомнения, чтение Священных книг с более легким и близким к истине разумением, будет лучшею живою школою духовного образования, равно доступною для всех. В этом убеждении «Православное обозрение» считает долгом своим сообщить читателям известие о переводе Священных книг на русский язык, предпринимаемом по распоряжения Св. Синода. <…>. Внутреннее значение библейского текста в новом переложении естественно предполагает тесную связь разумения с духом древней вселенской церкви, а достоинство самого перевода должно определяться степенью верности его древним стихиям отечественного языка»(15).

Примечания

(1) Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. Ч.2. М.,1997. С. 12
(2) Кельсиев В.И. Пережитое и передуманное. СПб., 1968. С.247.
(3) Герцен А.И. Соч. в 4 томах. Т. 3. М., 1988. С.304-305.
(4) Библия. Священное Писание Ветхого и Нового Завета / Перевод Вадима. Лондон, 1860. С.IV-V.
(5) Св. прав. Иоанн Кронштадтский. Дневник. Т.III. М., 2005. С.58.
(6) Там же. С.58-59.
(7) Там же. С.51.
(8) Смирнов-Платонов Г., свящ. Русский перевод Библии // Православное обозрение. 1860. № 1. С. 91.
(9) Св. прав. Иоанн Кронштадтский. Дневник. Т.III. М., 2005. С.152-153.
(10) Там же. С. 58-59.
(11) Там же. С.51.
(12) Смирнов-Платонов Г., свящ. Русский перевод Библии. С.91.
(13) Св. прав. Иоанн Кронштадтский. Дневник. Т.III.  С.152-153.
(14) Герцен А.И. Соч. в 4 томах. Т. 3. С.305. Краткую рецензию на перевод В.И. Кельсиева см. также: Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. СПб., 1899. С.341-343.
(15) Смирнов-Платонов Г., свящ. Русский перевод Библии. С.78-91