СИЙСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ 1339/1340-ГО ГОДА И

ЛЯВЛЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

Пергаменное Евангелие 1339/1340-го года — самая старая московская руко­пись, известная в широких научных кругах с начала XX века. Наиболее полное палеографическое описание памятника, выдающегося как по содержанию, так и по исполнению, дано Е.М. Сморгуновой в статье «Древнейший московский руко­писный памятник (Палеографическое описание и вопрос об оригинале рукописи 1339 г.)». Мы ограничимся лишь его кратким описанием: рукопись в лист, напи­сана на пергаменте чётким, крупным, прямым уставом и украшена единственной заставкой и двумя миниатюрами, которые по характеру письма представляют со­бой исключительное явление в истории древнерусской книги XIV века. Первая изображает поклонение волхвов Богородице (ранее — л. 1 об.), вторая — Христа с апостолами (л. 172 об.).

В рукописи сохранились имена не только её переписчиков — дьяков Мелентия и Прокоши, но и художника, сделавшего красной киноварью очень мелким пись- мом запись в тератологическом орнаменте: «Господи, помози многогрешному Иоанну написати ми заставицу сик». По замечанию М.Н. Тихомирова, Сийское Евангелие было «роскошным экземпляром, написанным по специальному заказу», оно отличается от других московских памятников середины XIV в. лучшим оформлением, более высо­ким качеством пергамена, большими разме­рами.

По составу описываемая рукопись пред­ставляет собой полное Евангелие — апракос. На л. 191 об. начинается месяцеслов, в кото­ром месяцы, кроме общеизвестных теперь названий римского происхождения, имеют и другие, славянские, названия (рюин, лис­топад, студный и пр.) и сведения о длине месяца и продолжительности дня. Послед­ний 216-й лист рукописи занимает обшир­ное послесловие, автор которого сообщает, когда рукопись была написана (6847 год по мартовскому стилю), где («во граде Москве»), и, что особенно для нас важно, для кого («на Двину ко святей Богородици»), и по чьему заказу («повелениемъ рабомъ Божиимъ Ана-ниею черньцемъ», — московским великим князем Иваном Калитой в последний год его жизни).

Хотя обнаружено оно было еще в 1829 году в библиотеке Антониева-Сийского мо­настыря, от которого и получило своё на­звание, предметом специального исследова­ния напрестольное Евангелие стало только после передачи в 1887 году богатейшей биб­лиотеки монастыря в древлехранилище Архангельского епархиального церковно-археологического комитета. В 1902 году хранитель  библиотеки  древлехранилища Г. К. Бугославский напечатал о Сийском Еван­гелии обширную статью, которая и в настоя­щее время даёт о рукописи наиболее полное представление. В 1931 году Евангелие было передано в рукописное отделение БАН, и с этого времени постоянно привлекает вни­мание палеографов, историков книги, исто­риков, искусствоведов и литературоведов.

В Списком Евангелии, как древнейшем рукописном памятнике рождающегося Московского государства, нашли отраже­ние важнейшие черты новой политической и культурной направленности Москвы. По­литическая доктрина Москвы как преемни­цы Киева и центра единого Русского госу­дарства, соперничество с возвышающейся Тверью выражались не только в делах поли­тических, но и в храмовом строительстве, в создании собственного летописания, па­мятников письменности и живописи. Куль­тура Москвы опиралась прежде всего на владимиро-суздальское художественное наследство времен Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, а следователь­но, на культурные богатства Киевской Руси. Сийское Евангелие воплощает в себе соеди­нение этой традиции с неизбежными новы­ми чертами культуры нового государства.

Г. К. Бугославский, произведя детальное сравнение канонического текста Сийского Евангелия с Остромировым (XI в.) и киев­ским Оршанским (XIII—XIV вв.), предполо­жил, что «образцом для Сийского Евангелия послужило Евангелие южной или средней Руси, и довольно древнего времени — XI или XII века». Проф. А.И. Соболевский, а за ним советская исследовательница Е. М. Сморгунова на основании детального изучения языка Евангелия уточняют, что оно списано с галицко-волынского  оригинала  XII—XIII вв. Нов то же время, по мнению Соболевского, Сийское Евангелие — это первый памятник со следами московского аканья.

Очень красивые по колориту — сочета­нию голубых тонов с благородными корич­невыми тонами и очень светлыми охрами — миниатюры Сийского Евангелия также представляют собой сочетание старой и новой традиций. По мнению Г. И. Вздорнова, левую часть миниатюры «Отослание апостолов па проповедь», где изображены апостолы, «большеголовые, с натруженны­ми руками и ногами, простодушно наивной верой и преданностью, которые выражают их лица», можно связать с искусством пред­шествующего XIII столетия. О правой же части миниатюры, где расположена тонкая, легкая, очень соразмерная фигура Христа, можно сказать, что «она исполнена в соот­ветствии с духом XIV века» и является пред­течей того стиля новой московской иконо­писной школы, вершиной которого явились произведения Андрея Рублёва.

Миниатюры Сийского Евангелия отра­жают, видимо, тот неустойчивый характер московского искусства 40 годов XIV века, которое, с одной стороны, ещё следовало чисто местным вкусам, ясно сказавшимся, например, на рисунке в группе апостолов, но, с другой стороны, уже пробовало свои силы в освоении форм новой византийской живописи, связанной с эпохой Палеологов.

Ориентация на культуру Византии, так­же связанная с политическими амбиция­ми Московского государства, проявилась в оформлении Сийского Евангелия не только в иконописной технике, но и в самом вы­боре сюжетов для иллюстрации евангель­ского текста. Древнерусские Евангельские книги, написанные до XV века, вообще не I имеют миниатюр, которые бы сопровождали текст. Их миниатюры, как правило, исчерпываются портретами четырёх евангелистов. Учитывая эту особенность, можно утверждать, что миниатюры Сийского Евангелия занимают исключитель­ное место в общей истории искусства рукописной книги Древней Руси.

Ещё Г. И. Вздорнов, обращая внимание на редкость сюжетов этих миниатюр для русских Евангелий, особенно сюжета «Поклонение волхвов», сделал предпо­ложение, что «они появились вследствие особого пожелания заказчика рукопи­си, стремившегося таким способом указать на какую-то важную для него идею». Заказывая богато украшенную книгу, Иван Калита, конечно, прекрасно сознавал и политическую цель посылки. Миниатюры, помещённые в рукописи, прозрач­но намекали на характер подарка. Поклонение восточных мудрецов Деве Марии должно было ассоциироваться с принесением драгоценной рукописи москов­ским великим князем, а вторая миниатюра, где представлен момент отослания Христом апостолов на проповедь, была, видимо, задумана с целью показать, что, подобно Христу, который благословил учеников, источником благословения и мудрости в Северо-Восточной Руси является стольный город Москва.

Несомненный интерес и как исторический источник первых десятилетий существования Московского княжества, и как литературное произведение, и как памятник русского языка первой половины XIV века представляет и запись на последнем листе Сийского Евангелия, содержащая, кроме «выходных данных» книги, обширную похвалу великому князю Ивану Даниловичу Калите. Отмечая в деятельности великого князя те или иные черты, заслуживающие прославления, авторы похвалы привлекают примеры, заимствованные из литературных тради­ций прошлого. Фразеология «похвалы» складывается из слов и выражений книг Ветхого Завета, прежде всего названной в записи книги пророка Иезекииля, ши­роко известной в славяно-русской переводной письменности уже с XI века.

Кроме того, как показал Н.А. Мещерский, авторы «похвалы» Мелентий и Про-коша показали свою глубокую начитанность и в памятниках русской оригиналь­ной письменности (Мещерский Н.А. К изучению ранней московской письменнос­ти // Изучение русского языка и источниковедение. М, 1969. С. 93—103.). Обращает на себявнимание пространная цитата из «Слова о Законе и Благодати» Илариона (XI в.), где перечисляются страны, восхваляющие своих просветителей: «...хвалить римьская земля Петра и Павла, Асия 1оана Богословьца, Индийская Фому...» По сравнению с другими памятниками славяно-русской литературы, приводящими выдержки из данного места Слова, запись Сийского Евангелия содержит текст, на­иболее точно совпадающий с цитируемым оригиналом, хотя и с опущением всех украшающих подробностей. В дальнейшем памятники XIV—XV вв., относящиеся к эпохе централизованного Московского государства, почти дословно повторяют формулу, использованную в похвале Ивану Калите. Таким образом, по выражению Н.А. Мещерского, она «может рассматриваться как своеобразный фокус, преломив­ший в себелуч предшествующей эпохи и передавший его отблеск будущему». Однако запись включает в себя деталь, которая противоречит памятнику XI века. Иларион в своем Слове не только не упоминает о пре­бывании апостола Андрея на Русской земле, но прямо заявляет, что Владимир «не виде апостола пришедша в землю твою». Похвала же называет апостола Андрея просветите­лем Руси, примыкая тем самым к традиции, ведущей своё начало от Повести временных лет, от легенды о посещении апостолом Ки­ева и Новгорода. Это предание обычно свя­зывают с культом названного апостола в семье отца Владимира Мономаха — князя Всеволода (его христианское имя Андрей), а затем с почитанием св. Андрея и в семейном кругу самого Мономаха. Поскольку князья московские через Юрия Долгорукого возво­дили свой род к Мономаховичам, объяснимо происхождение этого упоминания в раннем московском памятнике. Заслуживает внима­ния и обращение авторов похвалы к визан­тийской теме. В качестве предшественни­ков московского великого князя Мелентий и Прокоша называют трёх греческих царей: Константина, основавшего Константино­поль в качестве «Нового Рима», Иустиниана, прославившегося собиранием свода законов Римского государства, и Мануила Комнина, заступника правоверия и любителя иноче­ского жития, каким он изображался в византийско-славянских фольклорных традици­ях. Идея равенства князя с византийским императором также восходит через Андрея Боголюбского ко времени Киевской Руси.

Таким образом, Сийское Евангелие действительно явилось знаковым для воз­вышающегося Московского княжества про­изведением книжного искусства, и для нас особенно важно, что оно было написано именно «на Двину».

Общеизвестно, что богатые солью, пушниной и рыбой двинские земли из­давна сделались объектом интенсивной колонизации, осуществлявшейся пре­имущественно новгородскими боярами. Известны, кстати, рукописные книги XIII—XIV веков, изготовленные в Новгороде специально для отсылки в новго­родские владения на Севере: Пролог 1229 г., написанный для Спасской церкви в Шенкурье, Паримейник 1271 г., предназначенный для церкви Бориса и Глеба в Матигорах, Евангелие XIV в., написанное для Михайло-Архангельского монасты­ря (См.: Вздорнов Г.И. Из истории искусства русской рукописной книги XIV века // Древнерусское искусство. Рукописная книга. М., 1972. С. 151).

Несомненно, они были призваны также содействовать укреплению здесь новгородского господства. Однако по мере роста влияния Москвы её интересы на Двине столкнулись с интересами Новгорода (История их взаимоотношений подробно освещена в книге В.Н. Булатова «Русский Север. Книга первая. Заволочье (IX—XVI вв.)»). При Иване Даниловиче были подчинены основные Владимиро-Суздальские земли, включая и Ростовское княжество вместе с Великим Устю­гом (подчинён Москве в 1328 г,). Но попытки ростовских и московских князей укрепиться на Двине наталкивались на упорное сопротивление новгородцев, и московская власть здесь была ещё очень слабой. По сути дела, запись Сийского Евангелия с упоминанием о монастыре св. Богородицы на Двине, зависевшем от московского великого князя, является одним из первых свидетельств о москов­ском опорном пункте непосредственно в нижнем течении Двины.

Еще Г. . Бугославский предположил, что первым владельцем Сийского Еванге­лия был Успенский Лявленский монастырь, расположенный на Северной Двине в окрестностях Архангельска (остатком этого монастыря является величественная Никольская деревянная шатровая церковь XVI века, в XIX веке рядом с ней была построена каменная церковь, посвященная Успению Пресвятой Богородицы).

С 1633 года Лявленский монастырь числился приписным к Антониево-Сий-скому и скорее всего перемещение принадлежащих ему рукописей в книгохра­нилище Антониева-Сийского монастыря произошло именно в это время. Хотя в описи, по которой книги передавались из Лявленского монастыря в Сийский в 1бЗЗ году, пергаменное Евангелие не значится, можно привести несколько доказа­тельств, что «святая Богородица» на Двине и есть Лявленский монастырь. Во-пер­вых, если бы Евангелие осталось в Москве, то в пожаре 1382 года, когда погибли почти вес книги, оно вряд ли бы уцелело, то есть сразу после написания руко­пись действительно была послана на Север. Во-вторых, существуют письменные свидетельства, что Лявленский монастырь действительно существовал в первой половине XIV века: две пергаменные дарственные грамоты уставного письма пер­вой половины XIV века, оп юсящиеся по содержанию к Успенскому Лявленскому монастырю, и категорическое утверждение старца Иова с братией в челобитной 1632 года о причислении Лявленского монастыря к Сийскому, что первый «зачался... съ полтретья ста (250) и больши», то есть около середины XIV века. В-третьих, до сих пор не обнаружено никаких сведений о каком-либо другом Богородичном монас­тыре, основанном на Двине ранее XVI века. В-четвёртых, в непосредственной близости к месторасположению бывшего Успенского монастыря находится Княж Остров, вхо­дящий в XV в. по общему списку двинских земель, принадлежавших великому москов­скому князю (1462—1471 гг.), во владения ве­ликого князя Ивана III.

Таким образом, подарок великого кня­зя Ивана Даниловича Калиты подтвержда­ет, что Лявленский Успенский монастырь был опорным пунктом Москвы, чьи вла­дения располагались по большей части в нижнем течении Двины и по берегу Белого моря, и позволяет сделать вывод, что ори­ентация двинян на Москву, о которой гово­рит В. Н. Булатов в связи с событиями конца XIV—XV веков (в 1397 г. двиняне «ко князю великому целоваша крест»), их заинтересо­ванность в укреплении связей с центром Руси имела место и гораздо раньше и вся­чески укреплялась московскими князьями. Лявленский Успенский монастырь является древнейшим из известных нам северных монастырей (Михайло-Архангельский и Николо-Карельский монастыри, подчиня­ющиеся новгородской митрополичьей ка­федре, были основаны в конце XIV века), и в Подвинье именно он воплощает в себе соединение национальных, культурно-ре­лигиозных, государственно-политических объединительных усилий Православной Церкви и Москвы, положившей здесь нача­ло так называемой монастырской колони­зации.